![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
varvara_smolinaС танцами как-то не складывалось: когда все розовощекие дети дружно отбивали пухлыми ножками такт, я в него не попадала. Более того, я предпочитала кружиться в своём ритме, хлопать в ладоши и хохотать. В результате, преподавательница танцев отвела мою маман в сторонку и доверительным тоном сообщила ей, что «у девочки проблемы с координацией». Я не знала о том, что у меня проблемы и плясала, как вздумается, лишь бы было весело. Впрочем, судя по всему, весело было только мне одной. Общество взирало с недоумением.
После неудачи на танцевальном поприще меня записали в музыкальную школу. По честному, туда принимать меня тоже не хотели. Я провалила все испытания: угадывание звуков, ритм, песню….
Меня все-таки взяли на отделение народных инструментов. Прежде, чем преподавательница ушла в декрет, я выучила песенку «Сорока-белобока» на одной струне домры. Потом я перешла к учителю (и мужу директрисы, которую я обожала) фортепиано – Георгию Французову.
«Чуть утро осветило пушки И леса синие верхушки - Французов тут как тут».
Наши взаимоотношения были трагичны: «Вот вы, Варвара, фугу не выучили, а рысницы синей тушью накрасили!», - пенял он мне.
Я его за это ненавидела. Расстались мы со взаимным облегчением. Позже от него жена ушла.Вообще я была эталоном плохой ученицы – прогуливала хор, сольфеджио, зато на уроках музыкальной литературы отрывалась. Нам ставили произведения классиков, и я закрывала глаза и представляла эту музыку «вживую». Разудалые кони били копытами и выпускали пар – это из «Времён года» Чайковского («Ноябрь. На тройке»). Баба Яга машет помелом (ни дать ни взять весло!) над дремучим лесом – это «Картинки с выставки» Мусоргского.
«Спит на уроке!», - написали мне в дневнике.
Отдушиной и по-настоящему светлой страницей стала художка. Учила нас Надежда Андреевна Урбанович, живописец сибирской природы. Огромная, необъятная как Родина, высокая женщина в очках. Между собой мы любя называли её Надька. Муж у неё тоже был художник – они вместе ходили в тайгу, на болота и ещё чёрт знает куда, чтобы сделать наброски журавлей или медведя. Или хотя бы сфотографировать зверей, а потом писать по фотографиям. Во множестве писали пейзажи: лес осенью, зимой, летом, весной, озера, речушки…
Их картины мне не очень нравились, потому что мы и так жили практически в тайге. А снега в Сибири ну просто завались (всем известно, что даже летом сибиряки откапывают свои избушки лопатами, отгоняя баграми волков и косолапых), так что картины не открывали нам тогда ничего нового.
Зато Надежда Андреевна не приставала с гаммами и могла двумя штрихами гуаши сделать так, чтобы унылый блин на куске твоего ватмана превратился в солнце. В художке мы чувствовали себя, как жеребята на лужайке, и часто шалили. Но как-то по-доброму что ли – всем потом было смешно. Курить за гаражи не бегали, разборок не учиняли.
Однажды нарисовали огромный плакат: «Помогите, мы заложники!» и приклеили к окну, выходящему на крыльцо отделения милиции. Там как раз стояли два милиционера. Посмеялись, но не помогли.
«Шалила» и Надежда Андреевна. Среди нас, девочек, был единственный парень – Андрюша Горлов. Он был любимцем Надьки. И не зря – действительно хорошо рисовал, позднее поступил в Суриковское художественное училище.
Горлов, естественно, был очкарик и вот однажды он пошёл домой на обед, а очки забыл на мольберте. И как-то так вышло, что они упали на пол. Тут Надьке вздумалось посмотреть, что же мы такого нарисовали за день, и она стала переходить от мольберта к мольберту, наступив между переходами на очки. Надежда Андреевна была женщина грузная: очки умерли разом и без мучений.
Мы все сделали вид, что ничего не заметили, хотя давились от хохота, особенно, когда Надька, не веря своим глазам, подняла убитое горловское пенсне за дужку и осторожно положила ему на стул.
Нависло предвкушение. Горлов вернулся с обеда и направился к своему месту. Увидя, что сталось с очками, заревел (девчонки его терпеть не могли и за то, что он любимчик, и за то, что плакса). Мы уставились на Надьку – она поняла, что деться ей некуда…
«Андрюша…, - смущаясь пробормотала Надька, - Тут девочки бегали, уронили вот очки…».
«Что???», - возмущенно затрещали мы. «Это вы, Надежда Андреевна, горловские очки раздавили, а на нас спираете», - резанул правду кто-то из нас.
«Ну да…, - вдруг заколыхалась от смеха Надька, - Ты прости, Андрюш, я не специально!».
Славное, хохотное было времечко…
После неудачи на танцевальном поприще меня записали в музыкальную школу. По честному, туда принимать меня тоже не хотели. Я провалила все испытания: угадывание звуков, ритм, песню….
Меня все-таки взяли на отделение народных инструментов. Прежде, чем преподавательница ушла в декрет, я выучила песенку «Сорока-белобока» на одной струне домры. Потом я перешла к учителю (и мужу директрисы, которую я обожала) фортепиано – Георгию Французову.
«Чуть утро осветило пушки И леса синие верхушки - Французов тут как тут».
Наши взаимоотношения были трагичны: «Вот вы, Варвара, фугу не выучили, а рысницы синей тушью накрасили!», - пенял он мне.
Я его за это ненавидела. Расстались мы со взаимным облегчением. Позже от него жена ушла.Вообще я была эталоном плохой ученицы – прогуливала хор, сольфеджио, зато на уроках музыкальной литературы отрывалась. Нам ставили произведения классиков, и я закрывала глаза и представляла эту музыку «вживую». Разудалые кони били копытами и выпускали пар – это из «Времён года» Чайковского («Ноябрь. На тройке»). Баба Яга машет помелом (ни дать ни взять весло!) над дремучим лесом – это «Картинки с выставки» Мусоргского.
«Спит на уроке!», - написали мне в дневнике.
Отдушиной и по-настоящему светлой страницей стала художка. Учила нас Надежда Андреевна Урбанович, живописец сибирской природы. Огромная, необъятная как Родина, высокая женщина в очках. Между собой мы любя называли её Надька. Муж у неё тоже был художник – они вместе ходили в тайгу, на болота и ещё чёрт знает куда, чтобы сделать наброски журавлей или медведя. Или хотя бы сфотографировать зверей, а потом писать по фотографиям. Во множестве писали пейзажи: лес осенью, зимой, летом, весной, озера, речушки…
Их картины мне не очень нравились, потому что мы и так жили практически в тайге. А снега в Сибири ну просто завались (всем известно, что даже летом сибиряки откапывают свои избушки лопатами, отгоняя баграми волков и косолапых), так что картины не открывали нам тогда ничего нового.
Зато Надежда Андреевна не приставала с гаммами и могла двумя штрихами гуаши сделать так, чтобы унылый блин на куске твоего ватмана превратился в солнце. В художке мы чувствовали себя, как жеребята на лужайке, и часто шалили. Но как-то по-доброму что ли – всем потом было смешно. Курить за гаражи не бегали, разборок не учиняли.
Однажды нарисовали огромный плакат: «Помогите, мы заложники!» и приклеили к окну, выходящему на крыльцо отделения милиции. Там как раз стояли два милиционера. Посмеялись, но не помогли.
«Шалила» и Надежда Андреевна. Среди нас, девочек, был единственный парень – Андрюша Горлов. Он был любимцем Надьки. И не зря – действительно хорошо рисовал, позднее поступил в Суриковское художественное училище.
Горлов, естественно, был очкарик и вот однажды он пошёл домой на обед, а очки забыл на мольберте. И как-то так вышло, что они упали на пол. Тут Надьке вздумалось посмотреть, что же мы такого нарисовали за день, и она стала переходить от мольберта к мольберту, наступив между переходами на очки. Надежда Андреевна была женщина грузная: очки умерли разом и без мучений.
Мы все сделали вид, что ничего не заметили, хотя давились от хохота, особенно, когда Надька, не веря своим глазам, подняла убитое горловское пенсне за дужку и осторожно положила ему на стул.
Нависло предвкушение. Горлов вернулся с обеда и направился к своему месту. Увидя, что сталось с очками, заревел (девчонки его терпеть не могли и за то, что он любимчик, и за то, что плакса). Мы уставились на Надьку – она поняла, что деться ей некуда…
«Андрюша…, - смущаясь пробормотала Надька, - Тут девочки бегали, уронили вот очки…».
«Что???», - возмущенно затрещали мы. «Это вы, Надежда Андреевна, горловские очки раздавили, а на нас спираете», - резанул правду кто-то из нас.
«Ну да…, - вдруг заколыхалась от смеха Надька, - Ты прости, Андрюш, я не специально!».
Славное, хохотное было времечко…
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2011-11-20 11:31 am (UTC)Одаренная ты личность, Варя - у меня ничего этого не было.
no subject
Date: 2011-11-20 11:35 am (UTC)* Танюш, в моём микрогородке больше не было нормального досуга для детей (кроме обычной школы), вот родители и пытались либо в музыкальную отдать, либо в художественную, чтобы ребёнок по улицам не болтался :)
Но ребёнок всё равно потом начинал болтаться %)
no subject
Date: 2011-11-20 11:51 am (UTC)no subject
Date: 2011-11-20 12:09 pm (UTC)А меня не водили %) Да никого не водили, вспоминаю сейчас...
no subject
Date: 2011-11-20 11:47 am (UTC)и про раздавленное пенсне и про рысницы синей тушью =)
no subject
Date: 2011-11-20 12:08 pm (UTC)no subject
Date: 2011-11-20 06:30 pm (UTC)меня кстати, несознательного, водили )
no subject
Date: 2011-11-20 06:45 pm (UTC)* С праздником! :)
no subject
Date: 2011-11-20 06:58 pm (UTC)да ладно уже поздравлять-то ) ну т.е. спасибо :)